Ильга Мехти
Продолжая рассказ о закаспийцах, как называли себя и военные, и штатские русские чиновники, служившие в нашем крае, хочу заметить, что мне легче писать о тех, чья военная биография не связана с Геоктепе. Это только тоталитарная идеология империи и советов возводила в высокий культ ратные подвиги завоевателей, мы же знаем по многим историческим фактам, что тогда в той битве с защитниками крепости у многих русских генералов воинская доблесть граничила с жестокостью и даже мародерством по отношению к местным жителям. Это те факты, которые вряд ли скоро можно будет выбелить в памяти народа.
А мы сейчас окунемся в не менее тревожное время, когда на русском воинстве в новом краю империи лежала не только охрана границ, сопредельных с Персией и Афганистаном, но и приказ покончить как можно быстрее с революционными волнениями уже сформировавшегося здесь рабочего класса. В правление Е.Е.Уссаковского в Закаспии было также тревожно, даже газету Асхабад признали крамольной и ее издание было остановлено по велению самого министра внутренних дел России. Массовые беспорядки железнодорожников утихли. И потому в городском саду и в офицерском клубе опять выступали приезжие артисты, а на ипподроме устраивали скачки. Однако ашхабадское общество уже кипело слухами, что боеспособность генерал-лейтенанта Уссаковского и его штаба со всеми военными и хозяйственными службами не выдержала проверки на политическую благонадежность. Начальнику инкриминировали самое опасное в то время либерализм. И, как положено, вскоре он с женой был вынужден освободить дом для нового начальника области. Уссаковский не задерживался, быстренько собрал чемоданы, и тихо-незаметно сели с женой в поезд. Впрочем, не совсем тихо. У вагона в генерала стреляли, но он остался жив. В Петербурге генерал заявил, что за собой не чувствует вины, так как действовал в духе манифеста 17 октября и считал долгом допускать проявление всяких свобод. Он имел в виду манифест, которым царь провозгласил гражданскую свободу, свободу слова и союзов. Впрочем, именно этот политический документ и стал причиной возмущения масс. Царь-то тогда о рабочих и не вспомнил! Как работали до изнеможения за копейки, так выходит и должны продолжать. Пишут дальше в его биографии, что генерал от инфантерии был мобилизован большевиками, но более подробной информации о его содружестве с красными командирами не имеется. Вероятнее то, что он служил в белых войсках Восточного фронта. Далее эмиграция в Китай, где умер в самом конце 1935 года, а через год там же умер и его сын-полковник.
Повторив печальную судьбу многих белых офицеров, Уссаковский не оставил важных следов на нашей земле, если, конечно, не считать серьезным то, о чем через полвека написал о нем американский военный историк, журналист Марк Штейнберг, в советскую эпоху известный военный сапер, которого приглашали, как специалиста, при создании многих советских фильмов. Так вот, этот иностранный журналист в журнале Чайка вдруг вспомнил о подвале того дома, который быстро покинул уже бывший начальник области известный нам Евгений Евгеньевич Уссаковский: И вдруг плита подо мной поехала в сторону, открыв квадратное отверстие люка. Посветили фонарем — показалась каменная лесенка. Она вела в обширное помещение, высотой более двух метров. Губернаторский подвал оказался двухэтажным. Спустились и увидели несколько больших сундуков, какие-то тюки и ящики… Гебисты сначала вскрыли сундуки. В них оказалось множество сабель и текинских боевых ножей — кинжалов. Впрочем, и сабли эти тоже были не армейским оружием. Судя по всему, клинки изготовлены из дамасской стали. Ножны сабель и кинжалов изукрашены драгоценными камнями, жемчугом, перевиты золотыми и серебряными нитями. Видимо, оружие принадлежало когда-то туркменским амирам и сердарам, и было весьма ценным. (Правописание автора!) В деревянных ящиках хранилось множество женских головных (по-туркменски баррык) и нагрудных украшений (гуляка?). Я много раз видел у туркменок такие, но те, что собрал губернатор, были тончайшей ювелирной работы и, конечно же, не из бронзы сделаны. И камешки в оправе не простые. В тюках оказались халаты из парчи, расшитой золотой нитью и изумительной красоты текинские ковры, которые считаются лучшими в мире. Делают их вручную, плотность узелков более миллиона на кв. м., пряжа окрашена природными красками и не тускнеет со временем. Более того — чем древнее текинский ковер, тем он драгоценнее. Хранившиеся в подвале, конечно же, были сделаны не позже XIX века. Всё найденное нами было быстро перегружено гебистами в грузовики, подвал тщательно осмотрен…
Естественно, прежде всего, проверили пол — а вдруг и там найдется какой-нибудь люк. Увы, не нашлось… И вдруг что-то щелкнуло, блоки повернулись вокруг вертикальной оси, открывая вход в новое подземелье. Оно оказалось камерой, примерно три на три метра, по стенам которой стояли штабеля деревянных ящиков разного размера, запечатанные сургучными печатями. Естественно, я не посмел их вскрывать, попробовал лишь на вес. Судя по всему, в некоторых были золотые монеты. В остальных — либо денежные купюры, либо документы.
… Через несколько месяцев, в феврале 1958 года, меня вызвали в приемную Верховного Совета Туркмении, и его председатель вручил мне Почетную грамоту, где, впрочем, ни слова не сказано было о находке сокровищ закаспийского губернатора.
Я потом не раз пытался выяснить их происхождение, но об этом в советское время не было написано даже беллетристических опусов, не говоря уж о монографиях серьезных исследователей. Единственное до чего удалось докопаться, это история самого губернаторского дворца. Он выстроен в 1906 году, когда губернатором Закаспия был генерал-лейтенант Евгений Уссаковский.
Учтите, такой интригующий рассказ о несметных богатствах не от дилетанта, а профессионального журналиста, военного специалиста подрывника. Как пишет этот яшули, поисковые события проходили в середине 20 века. Возможно, это подвалы рухнувшего музея, про который знаю только по рассказам. А туркменские архивы уже давно тщательно оберегают фото и другие документы, будто у страны есть какие-то великие грехи в прошлом, которые важно скрыть от народа. А вот про русского генерала, участника Кавказской войны, Туркестанских походов, и битвы при Геоктепе, но который способствовал открытию этого музея, знаю хорошо и много, даже когда-то про него подробно писала. Он прославился знаменитой битвой у Кушки, где текинцы здорово побили афганцев, этой победой приглушив, правда, на время, давний спор с англичанами за первенство в Азии. Александру Виссарионовичу Комарову надо было стать не военным, а археологом. Все свободное время генерал проводил на холмах Анау, его солдаты рыли траншеи, в которых находили много исторического добра, ну всякие черепки и кости. Именно на этих участках работал потом американец Р. Пампелли, который прославился открытием новой древнеземледельческой культуры. А тот русский генерал прославился коллекциями туркменского серебра женских украшений и боевого оружия. Именно его коллекции, как утверждали в советское время туркменские искусствоведы, были началом тех прекрасных собраний, которые украшают сейчас залы Национального музея в Ашхабаде.
Больше я никак не могу комментировать появление этнографического богатства в подвалах того разрушенного здания, о которых вещает Марк Штейнберг, сейчас только американский военный журналист, более известный своими важными трудами о подвигах евреев во время второй мировой войны. Но все же хочется уточнить о генеральском подвале, уточнить от людей более знающих, чтобы не назвать достойного яшули просто сказочником. К тому же уважаемый писатель Валентин Рыбин, хорошо знавший старый Ашхабад и много работавший в архивах для своих романов по истории Туркмении, в одном из них так описывает интересующее нас место за углом городского сада, обнесённого чугунной оградой: …женская городская гимназия, а напротив, за Гимназической площадью — мужская гимназия. Слева тянулся сквер. Среди зелени молодых карагачей виднелся желтый кирпичный дом с жестяной голубой крышей. Это был жилой особняк самого начальника Закаспийской области. Очень скромная постройка, судя по описанию. И нет того дворца губернатора Закаспийской области, который был облицован затейливыми изразцами, в окнах — витражи, стенные панели — резные, из дорогих сортов дерева.
По архивным документам известно, что буквально на следующий день после отъезда Уссаковского в тот дом начальника области вселился Владимир Андреевич Косоговский, о котором известно, что в русско-японскую войну был начальником отряда в Маньчжурии, командовал Сибирской казачьей дивизией, занимался организацией дальней разведки на всем фронте Маньчжурской армии. В послужном списке нового начальника была еще и Персия. Википедия называет его востоковедом, что не вызывает сомнений, так как сохранились его весьма значительные исследования по этой стране, тогда только открывающейся для русского востоковедения. В других биографиях пишут, что он русский агент в Персии. Таких историков-агентов было много. На их подготовку были направлены усилия корпуса лучших русских профессоров лингвистов и ориенталистов Учебного отделения при Азиатском департаменте МИД, потому весьма допустимо то, что они не только справлялись с задачей русских агентов, но и сами становились известными востоковедами, про которых не грех когда-нибудь отдельно рассказать. Но Косоговский прославился еще и тем, что занимался формированием Персидской казачьей бригады. Вот такой человек прибыл начальствовать в Закаспий, где ему, конечно, было уже совсем не до научных трудов и совсем не было времени, желания и опыта для накопления в подвале своего дома этнографических богатств.
Зная его суровый нрав, местные господа и знатные ханы старались ублажить нового генерала и в первый же вечер устроили ему пышную встречу в ресторане Гранд-Отель, освещенном сотнями свечей в позолоченных канделябрах. Но Косаговский, любезно приняв все поздравления, наутро уже принялся за дела, которые сводились к тому, чтобы быстрей уничтожить социал-демократов. Он приказал ловить их и сразу отправлять на виселицу, уверяя, что в центре России на каждой площади революционер висит. Известно, что когда нижние чины железнодорожной роты выскочили на Скобелевскую площадь для отпора правительственным казакам, то новый губернатор тотчас по прямому проводу доложил в Ташкент о восстании и предал его ответ присутствующим подчиненным — командующий велел арестовать зачинщиков во что бы то ни стало.
Два русских генерала. Но даже прошедшее столетие еще не рассудило правоту их действий и поступков в Закаспии. Кто был прав начальник — либерал или тот, кто жестоко пытался растоптать всякие зачатки революционной смуты в Ашхабаде?
С 1906 года В. А. Косоговский жил в своем валдайском имении Погостиха. Став жертвой обмана, он почти разорился. Он стал иным. Нищий генерал в июне 1917 года пишет: … Духом я все-таки бодр: копаю сад и огород сам поливаю, кошу и т.д. за четверых. У меня, барина, огород — это в нынешнее-то время, когда нет рабочих рук — лучше чем бывало при царе, гораздо лучше, чем у товарищей: они о земле деревне пререкаются в городах, а я эту самую деревенскую землю упорно ковыряю, как умею и пока что не голодаю.
Н.П.Яковлева, ведущий научный сотрудник Новгородского музея-заповедника описывает его последние дни: …В 1918 году в валдайский уезд новг. губ. приехала комиссия ЧК для выполнения квоты по контреволюционерам… в списке был Косаговский, единственный офицер такого ранга на весь уезд. Естественно, его посчитали опасным. Приехали чекисты из Питера, ночью вывели из усадьбы в сад, он фонарь поставил, чтобы им целиться было легче, и грудью пули встретил. Как настоящий офицер. Печально, без должных почестей закончилась жизнь очередного начальника Закаспийской области, которой, впрочем, к тому времени тоже не долго осталось существовать.
А мы опять вернемся к Ашхабаду, такому дорогому сердцам старожилов, которые по рассказам своих родителей еще помнят про подземный город. И не только про кяризы со сводами, отделанными фигурным кирпичом, но и про огромные подземные склады для хранения товаров на Хивинском рынке, которые потом стал нашей знаменитой Текинкой, огромные подвалы местных армян, заставленные необъемными бочками с молодым красным вином из местной лозы, и про армейские склады в историческом центре, многие из которых, наверное, до сих пор существуют, но находятся давно в другом ведомстве. Зато про самый интересный подвал, а точнее тоннель, но в Кушке, рассказал все тот же Марк Штейнберг в том же журнале Чайка. Про позднюю осень 1950 года, когда был вызван к начальнику гарнизона и получил похожий, как и в Ашхабаде приказ:
Лейтенант, вы командуете взводом разминирования особо сложных боеприпасов, Вам будет поручено задание особой важности, о котором никто не должен знать. Найти подземный вход в Кушкинскую крепость и найди клад, который перевезли в 18 году из хранилищ управления начальника Закаспийской области.
Стоп, теперь я дала приказ себе, не дочитав авторский текст. Мне надо было понять ситуацию. Ведь, я уже читала у этого Штейнберга о находке сокровищ генералов Закаспия. Получается, нашли и вывезли тогда из ашхабадского подвала не все. Или клад хранился начальниками Закаспия в другом месте, например, в банковских сейфах, или все в тех подвалах банков — мне трудно было понять. Читаю дальше о кладе: …раскопки продолжились и скоро показались кирпичные своды портала… К утру солдаты вытащили последние кирпичи из кладки, маскирующей ниши подземного хода. Она была почти вдвое толще самих стен и, конечно, прослушать пустоту за ней не представлялось возможным. В нишах стояли плотные штабели цинков — так назывались в войсках металлические патронные ящики. Солдаты с трудом вытащили один. Он был запаян и такой тяжелый, как будто целиком отлит из металла.
Я немедленно сообщил в СМЕРШ о находке, получил грозный приказ ничего не трогать и ждать… Цинков оказалось штук 100. Только часть из них была очень тяжелой. Еще столько же цинков полегче, судя по всему, содержало нечто звенящее, вроде монет. И почти половина цинков были совсем легкими. На другой же день мне приказали намертво закрыть и засыпать оба входа в тоннель. Да еще колючей проволочной спиралью опутать. На этом и завершилась тогда моя кладоискательская эпопея.
И еще немного об истории клада в Кушке от Марка Штейнберга: Крепость имела радиостанцию, самую мощную в Туркестанском крае. Ее-то морзянка и принесла осенью 1917 года шифрованный приказ коменданту: получить и надежно скрыть до особого распоряжения золотовалютный фонд военного управления Закаспийской области, которое находилось в Ашхабаде. Драгоценный груз вскоре прибыл по железной дороге из Мерва. Спрятать его генерал Востросаблин решил в подземном ходе, который уже в те времена был заброшен и не использовался, судя по всему, из-за превеликого числа змей, в нем угнездившихся. Он привлек к этому всего трех офицеров и фельдфебеля, опытного печника. Цинки сложили в ниши, замуровали, входы засыпали, установили негласный надзор. Впрочем, вскоре все переменилось, зимой 1918 года к власти в Закаспии пришли большевики, и гарнизон крепости вместе с комендантом — более 400 солдат, присоединился к ним. А летом крепость выдержала двухмесячную осаду двухтысячного отряда белых. Во время их атак погибли все три офицера и фельдфебель, прятавшие цинки с валютой. Генерала Востросаблина вскоре перевели в Ташкент, он стал начальником курсов красных командиров, но в начале 1920 года был похищен неизвестными и застрелен. Судя по всему, он не открыл тайну кушкинского тоннеля ни своему новому начальству, ни тем, кто его похитил. Может, поэтому его и убили.
Читается эта история про кладоискательство с превеликим интересом. Но почему нигде ничего не слышала об этом раньше, никаких исследований, никаких серьезных комментариев не читала? Прошло мимо меня? Жаль…
Одно могу добавить, что следующий рассказ специалиста-сапера о взрывных работах в Ашхабаде, как бы закруглил серию рассказов о закаспийцах, которую открыли историей официального начала строительства Ашхабадского храма Бахаи. Оказалось, Марк Штейнберг и был тем взрывником, который по приказу из Москвы поднял в воздух гордые останки того храма, которые сохранило даже землетрясение, останки, которые долго и упорно возвышали над городом оливковый купол храма.