Каких только не бывает в жизни встреч! Жданные, нежданные, гаданные-негаданные, случайные, грустные, веселые, короткие и т.д. Со временем одни забываются, другие остаются в памяти надолго. Вот и у меня была одна из таких незабываемых встреч.
Однажды, в середине 80-х годов прошлого века, мне в Ашхабад позвонил двоюродный брат и предложил провести отпуск в Крыму. Брат занимался тяжелой атлетикой и проходил спортивные сборы в Гурзуфе. Идея мне понравилась. Я взял отпуск и через несколько дней прибыл в Гурзуф. Брат уже договорился с администрацией спортивной гостиницы о моем поселении и, провожая в номер, сказал: Ну, давай, устраивайся, а мне нужно на тренировку. Вечером увидимся. Думаю, тебе будет весело. При этом он хитро улыбнулся и подмигнул.
Дверь была незаперта, я вошел в комнату и обомлел: из-за стола мне навстречу поднялся… Владимир Ильич Ульянов-Ленин собственной персоной! На Ильиче была белая рубашка, галстук в крапинку, черные брюки и черный жилет точь-в-точь, как на портретах. Такая же плешивая голова, усы, бородка. Не хватало только мятой кепки и броневика.
Я решил, что попал в Смольный. Потряс головой, прогоняя наваждение, но оно и не думало исчезать. Ильич сунул мне свою ладошку, и также шустро выдернул, словно боялся, что я ее отхвачу. Потом отступил на шаг, упер руки в бока, слегка наклонил голову и, прищурившись, стал пристально меня разглядывать. Возможно, он проверял: кто я? ненавистный ему буржуй или любимый пролетарий? Закончив освидетельствование, и не придя ни к какому выводу, Ильич устроил допрос:
— Здгавствуйте, товагищ! Добго пожаловать. Как вас зовут? Откуда вы? Пгисаживайтесь.
Я еще пребывал в оцепенении, но все же сумел назвать себя, сказал, что из Ашхабада, из Туркмении и что работаю в редакции газеты.
— Это хогошо, это очень хогошо, что вы жугналист. Надо писать пгавду, обязательно пгавду. Вы пишете пгавду?
Я замялся, не зная что сказать, дабы не расстраивать вождя мирового пролетариата, поэтому ответил уклончиво: По разному бывает, Владимир Ильич, все зависит от обстоятельств…
-Хогошо, очень хогошо, — сказал вождь, глядя на меня, но витая в каких-то своих мыслях. А как у вас с пгодовольствием в вашем Таджикистане?
-Да как будто ничего. Только я не из Таджикистана, а из Туркменистана.
-Пгекгасно. Я извиняюсь, товагищ, мне надо габотать, а вы пока гасполагайтесь.
Он сел за стол, обхватил рукой лысую голову и стал что-то выводить на листах бумаги. На столе лежала стопка книг Капитал Карла Маркса, ленинский трехтомник, Семья Ульяновых Мариэтты Шагинян, какие-то брошюры. Время от времени он отрывал взгляд от бумаги, задумчиво глядел в окно, по-птичьи вертя головой, видимо, гоняясь за мыслью.
Засунув чемодан под кровать, я переоделся, вышел из гостиницы и направился к морю. Я был немного изумлен новым знакомством. Было понятно, что никакой это не Ленин, а его двойник, но что он делает здесь? Кто он: оригинал? Психически нездоровый человек? Артист, разучивающий свою роль? Некоторое время я размышлял на эту тему, потом махнул рукой, и окунулся в ласковые воды теплого Черного моря.
Когда через час я вернулся в гостиницу, Ильич спал. Он лежал на застеленной кровати в том же ленинском прикиде. Лицо его было прикрыто газетой Правда. При этом он так мощно храпел, что газета взлетала вверх на несколько сантиметров и плавно опускалась вниз. Рот его был открыт, и в промежутках между всхрапами тускло блестел частокол металлических коронок. Мне стало немного не по себе: такое ощущение, будто присутствуешь в Мавзолее, где задает храпака оживший вождь мирового пролетариата. Тихонько, чтобы его не разбудить, я вышел из комнаты.
— Ну как, понравился тебе сосед? — спросил меня вечером брат, улыбаясь. — Не скучно было?
— Да, с таким соседом не соскучишься. Слушай, что это за тип?
— Ты что, не узнал? Это же Ленин! Так сказать, живой червонец.
— А что он здесь делает? Готовит мировую революцию?
— А это ты у него спроси, — посоветовал брат.
Геннадий Петрович, назову его так, еще несколько лет назад работал скромным инженером в одном из московских НИИ. Со временем облысел, и кто-то из знакомы в шутку сказал, что если ему отрастить усы и бородку — будет копия Ленин.
Он ради эксперимента решил попробовать, насколько он схож с вождем, и когда растительность на лице достигла нужных размеров, все ахнули: Ленин, да и только! Когда он надевал кепку, и вытянув руку картавил, подражая Ильичу: Товагищи, миговая геволюция, о необходимости котогой говогили большевики, свегшилась!, — все просто отпадали — сходство было поразительное.
Он не стал менять облик, ему нравилось, что на него обращают внимание. Но главное, он заметил, что изменилось отношение к нему начальства — стало более уважительным. Еще бы, живой Ленин! Время было доперестроечное, партийное, суровое и не могло остаться незамеченным, что по городу бродит человек, как две капли воды похожий на основателя первого в мире социалистического государства.
И хотя все понимали, что никакой он не вождь всех трудящихся, а такой же работяга, как и они, но все-таки старались с этим делом не шутить. Образ великого Ленина стал для него своего рода индульгенцией, охранной грамотой.
Его стали приглашать на детские утренники в качестве дедушки Ленина, на школьные вечера, театрализованные представления. Заинтересовались Геннадием Петровичем Ульяновым-Лениным и киношники, предложив маленькую роль в каком-то фильме про революцию. Даже не роль, а так, рольку — махать с броневика ручкой революционным солдатам и матросам. Без слов.
С задачей он справился, ручкой помахал, физиономией повертел, да так с той поры и отправился гулять по кинематографу. Ролей ему, конечно, не давали, роли исполняли народные и заслуженные артисты, а ему поручалось участие в массовках. Но и этого было достаточно, чтобы Геннадий Петрович почувствовал себя актером. И не просто актером, а продолжателем дела самого Ленина.
От сознания собственного величия у вчерашнего инженера поехала крыша. Он стал не только подражать Ильичу в одежде и в манерах, он принялся изучать его труды, и хотя ничего в них не понял, зато взгляд приобрел заумную важность. Иногда для полноты ощущений, (а скорее всего для куража), он занимал очередь в Мавзолей Ленина, чем вносил сумятицу в ряды стариков и старушек, желающих визуально прикоснуться к кумиру своей юности. Другие смотрели на Гену-Ильича, как на привидение.
Работу он, конечно, забросил и с НИИ пришлось расстаться. Но этоИльича-2 мало волновало, поскольку теперь он зарабатывал не меньше, чем в институте. В перерывах между съемками вождь подхалтуривал тем, что приезжал в курортные города, облачался в ленинский прикид, заходил в местные отделы культуры, представлялся и получал путевки на выступления в санаториях, домах отдыха, крупных спортивных базах. В общем, тот еще Ильич. Так он оказался в Гурзуфе, на спортивной базе олимпийского резерва.
Общались мы мало. Утром, жадно выпив пару стаканов кефира, Геннадий Петрович облачался в ленинскую робу, садился за стол и начинал что-то писать, поминутно заглядывая в ленинский трехтомник. Пользовался он не шариковой, а перьевой ручкой. Что он там царапал, я не знаю. Возможно, сочинял декрет о мире, или готовил редакцию апрельских тезисов, а, может быть, гневно обличал Троцкого. Я уходил на пляж, купался, загорал, пил пиво, сладкие массандровские вина, знакомился с красивыми девушками.
Когда в полдень я возвращался в гостиницу чтобы переодеться, большевик #1 уже лежал на кровати, накрывшись газетой, и оглушительно храпел, доказывая тем самым, что Ленин и теперь живее всех живых. По вечерам, повертевшись с полчаса перед зеркалом в ванной, он уходил на встречи со зрителями.
Возвращался Ильич глубокой ночью, натыкался в темноте на стол, опрокидывал стулья и что-то мычал, то ли Вихри враждебные веют над нами, то ли Отчего грустна была японка, почему так весел был моряк.
Однажды я решил пойти в соседний дом отдыха послушать его выступление. На небольшой площадке летней эстрады собралось человек 15-20, преимущественно пожилых отдыхающих. Геннадий Петрович, заложив большие пальцы в проймы жилета, как это делал реальный Ильич, и раскачиваясь с пятки на носок, подражая вождю, начал рассказывать о своей работе в кино над ролью Ленина.
Поскольку рассказывать особенно было нечего, он переключился на значение ленинских трудов в жизни каждого советского человека. Публика стала откровенно зевать и понемногу расходиться. Чтобы задержать аудиторию лектор принялся травить байки из артистической закулисной жизни. Площадка оживилась. Потом к нему подошел администратор, поблагодарил за интересное выступление и что-то шепнул на ухо. Геннадий Петрович подмигнул мне, и они ушли. В гостиницу Ильич заявился полночь-заполночь, веселый и духовитый.
Так мы прожили около недели. В один из дней, проглотив наскоро кефир, вождь начал укладывать в чемодан свою походную марксово-ленинскую библиотеку. Потом протянул мне руку:
— Ну-с, батенька, давайте пгощаться. Дела, знаете ли, дела… Мосфильм вызывает на съемки. Пгиятно было познакомиться. Передавайте пгивет моему любимому Душанбе, и вообще всем жителям Казахстана. Надеюсь, как-нибудь побывать у вас в Ташкенте. А вы пишите пгавду, обязательно пгавду. До встгечи!
— На Красной площади, у Мавзолея? — спросил я.
Он улыбнулся железнозубой улыбкой, подхватил чемоданчик и ушел.
А ведь мы действительно встретились. Спустя несколько лет, мне довелось побывать в Москве. Уже началась перестройка. По традиции я побродил по Красной площади, зашел в Исторический музей, постоял у храма Василия Блаженного, побывал в ГУМе, где купил всегда замечательно вкусное мороженое.
Выходя из универмага, увидел, что по площади, держа друг друга под руки, шествует странная группа: это была колонна уже вошедших в моду двойников, которые таким манером зарабатывали себе на хлеб насущий. И неплохо, говорят, зарабатывали. Среди этой кавалькады были Николай Второй, Сталин, Брежнев и Горбачев. Возглавлял группу одиозных фигур… мой гурзуфский знакомый. На нем был все тот же костюм, и та же кепка. Я обрадовался встрече, и решил его поприветствовать.
— Да здравствует Геннадий Петрович Ленин! заорал я, и помахал рукой, чтобы привлечь внимание вождя. Возможно, до этого он несколько переусердствовал с обличением Троцкого, или какого другого врага, потому что не сразу откликнулся на зов.
Покрутив головой, он все же увидел меня, улыбнулся, высвободил руку и помахал в ответ, прокричав: Как дела у вас в Алма-ате? Я все помню. Приеду, проверю. И бывшие вожди двинулись дальше, в прошлое.
Владимир ЗАРЕМБО