Ильга Мехти
Жил в советскую эпоху замечательный русский писатель и драматург — один из наиболее самобытных по стилю и языку, Андрей Платонович Платонов. В его честь в Воронеже устраивают ежегодно феерические фестивали, популярные настолько, что билеты начинают продавать за год раньше.
А у этого литератора очень часто было туго с добыванием хлеба насущного и ему постоянно перекрывали все пути в литературу, а Сталин постоянно гневался, так как видел в его произведениях только критику на советскую действительность. Плюс были серьезнейшие неприятности в семье — репрессировали сына.
Свои главные произведения Платонов создал на рубеже двадцатых- тридцатых годов прошлого века — роман Чевенгур и социальную притчу Котлован. При жизни писателя эти произведения не были изданы, потому что отношения с властью и цензурой были очень натянутыми. Но в 1934 году давление власти немного ослабили, Платонова даже отправили с коллегами в поездку по Средней Азии.
Государство тогда организовывало поездки писательских бригад, которые должны были отчитаться новыми литературными произведениями. А так как Платонов в начале 20-х годов работал инженером-мелиоратором, так ему поставили цель не только изобразить, но и изучить промышленное развитие республики.
В конце марта 1934 года из Москвы в Ашхабад на теплую весну отправилась бригада писателей из двадцати человек (в их числе Владимир Луговской, Владимир Билль-Белоцерковский, Николай Тихонов, Григорий Санников, Тициан Табидзе, Константин Большаков). Целью было также написание коллективного сборника Айдинг-Гюнлер (Лучезарные дни), посвященного десятилетию образования Советского Туркменистана. По прибытии в Туркмению Платонов сразу же откололся от собратьев по перу. Кормят так обильно, что стыдно есть. Но мне не нравится так праздно пребывать, и я что-нибудь придумаю… — писал Платонов жене.
Перед поездкой Платонов ставил цель написать повесть о лучших людях Туркмении, превращающих пустынную родину в коммунистическое общество. Но радостный настрой вдребезги разбился о правду жизни, согрешить против которой Платонов никак не мог.
Туркмения поразила писателя песками, жарой, милыми мордами верблюдов. Для россиянина все было удивительным — не таким. Глиняные жилища казались древними и бедными. Совершенно непривычными были отношениями между людьми. Как художник, он отозвался глубже всего на человеческую боль. В Туркмении эту боль почувствовал в женской судьбе. Как отмечал Платонов, женщина в Туркмении лишь символическое место социально-хозяйственных страстей, а не сама по себе драгоценность… уважение туркмена к женщине чисто экономическое… Многоженство, это батрачество, т. к. женщина есть главный рабочий.
Конечно, в тридцатых годах жизнь туркмен была уже несколько иная, чем в рассказе Такыр, на который его вдохновила поездка. Но Азия, она прежде всего привлекла своим старыми историями, а такими обильно угощали Андрея Платонова в поездках по туркменской земле, рассказывая небыли о злых басмачах, с которыми сражались добрые красноармейцы. Например, с чьих-то слов отмечал Платонов в Записных книжках вариант популярной тогда мрачной истории: Джунаид убил свою дочь своими руками и выбросил ее прах собакам, когда ее муж третий раз пожаловался на нее, что она его не слушается. Конечно, на такой сюжетной канве не могли у автора появиться другие по характеру герои…
Платонов умудрялся в той поездке сбегать ото всех. Я еду в Красноводск. Все остальные писатели остались в Ашхабаде … сидят в ваннах и пьют прохладительные напитки… Страна песчаная, бедная, людей объедать совестно — писал так Платонов жене. Он наблюдал быт, природу пустыни, но это было внешнее знакомство, без глубины изучения, и потому пользовался в рассказе Такыр почти допотопными описаниями быта туркмен, семейных отношений. Такие понятия, как любовь, семья, брак, а также адат — законы туркмен, и впрямь, еще с допотопных времен, но тогда, имевшие силу в туркменском этносе — все это трудно понять чужаку, даже талантливому, с наскоку, не углубившись в суть.
В юности мы, филологи, все были, конечно, максималистами, воспринимая исторические неточности даже авторитетных авторов, как оскорбление земляков-туркмен. Мой однокурсник признавался, что даже ненавидел другого известного автора, Константина Паустовского, только за то, что в одном из ранних произведений тот назвал туркмен терьякешниками. Время научило нас не искать в художественных текстах подлинные исторические факты и понимать причины некоторых исторических или бытовых шероховатостей.
Позже Платонов писал, что чувствовал себя участником событий Такыра. Так как азиаты были для него не до конца познаваемы, то он мог бы почувствовать себя в этом сюжете только европейцем. Например, тем австрийским военнопленным, что скрывался в старой крепости у такыра и добывал себе пропитание продажей глиняных горшков, которые сам лепил.
Европеец привлек внимание Джумаль — дочери рабыни Заррин-Тадж. В стремлении избежать такой же участи рабыни, Джумаль убивает купившего ее старого туркмена, выдает отряд басмачей красноармейцам и покидает родину, чтобы учиться и через много лет, получив задание по разведению садов в пустыне, вернуться на покинутый ею такыр к могиле матери.
Конечно, рассказ Такыр не о мелиорации пустыни. Такая просоветская концовка и некоторая сталинская риторика не были угодливостью режиму у Платонова, так и не смирившегося с ложью, а лишь желанием показать проникновенную азиатскую историю о бедных женщинах, о басмачах и том же австрийском офицере в пустыне, и о мистике этой пустыни, но с желанной его сердцу концовкой. Хотя, если по большому счету, этот рассказ скорее исследование основ человеческого бытия, когда граница между жизнью и смертью, бытием и небытием разрушена. Герои потому лишены каких-либо внешних примет, индивидуальных черт характера, а значение приобретает их переживания, так как объект исследования у Платонова — самая суть человеческого существования.
Однако даже такая обезличенная жизнь героев рассказа освещена любовью, как ее представляет автор. Несколько эпизодов держат структуру хорошо уловимого романа. Сначала спасение двум обреченным на голодную смерть женщинам приходит в более выписанном образе интеллигентного европейца Катигроба. Он после смерти ее матери прожил с девушкой в башне у такыра шесть лет. Они теряются, как и полагается в романах, но выжившая Джумаль потом долго искала, справлялась везде про австрийского военнопленного. После учебы все же нашла и старую башню у такыра, нашла она даже свидетельства земных чувств к ней австрийского военнопленного: Джумаль наклонилась к скелету — кости его давно иссохли… Лишь на стене у входа осталась надпись химическим карандашом по-немецки: Ты придешь ко мне, Джумаль, и мы увидимся.
— Я пришла к тебе, и мы встретились! — сказала Джумаль вслух одна в гулкой башне, под спудом ее высоты. Возможно, именно таким романтическим героем видел себя автор в стихии враждебной непредсказуемой ирреальности пустыни жизни.
Все же Такыр оказался для Платонова спасением. Он был опубликован в сборнике Айдинг-Гюнлер, а также в девятом номере Красной нови за 1934 год, благодаря чему состоялось официальное возвращение Платонова в литературу.
В 1935 году Платонов уже самостоятельно приехал в Туркмению. Он уже меньше ездил, а больше работал, и за два месяца написал повесть Джан, которую считают одним из самых глубоких, самых совершенных его творений, а оно о жизни совсем маленького племени, скорее, вымышленного, которое исторически и мистически растворилось в пустыне, а писатель все стремился и стремился заглянуть в душу до конца непонятого народа. Но, опять же, там не столько о племени, сколько об ощущении пустынного одиночества. Платонов работал обнаженным сердцем, рассказывая о тоске, тревоге героев.