Дж. Гарагезова
Недавно просматривая документы в Архиве внешней политики царской России, я обратила внимание, как много переписки русские чиновники Азиатского департамента уделяли разбойным набегам туркмен на суше и на море, выражая негативное отношение ко всему народу, но при этом, конечно, не давая оценки громадному аламану, который совершала их вполне обеспеченная страна на землях бедного народа. Оставим пока в стороне диспуты о благе русских завоеваний и рассмотрим аламан, как историческую традицию туркмен, которой уделяли внимание почти все описатели странствий в 19 веке по земле туркмен, еще не познанной европейцами.
Авторы таких произведений считали побудительными причинами аламана стремление к легкой наживе, при этом Иран был своеобразной житницей, и будто туркмены не сеяли не пахали, а пополняли запасы продовольствия только таким воровским способом. Более внимательные отмечали, что существовал аламан не для кровавых жертв, а для захвата пленных и последующего их выкупа родными, чтобы на вырученные деньги купить, например, верблюдов, или был аламан для захвата малоимущими туркменами женщин для создания семьи. Так это уже тысячелетняя традиция, девочек из более дальних стран, например, из Греции привозили, а когда взрослели, на них женились. Чтобы правильно понять ситуации старинного быта туркмен не стоит оценивать их по современным нормам морали. Рассматривался аламан также в контексте священной войны суннитов против шиитов. Было и стремление обелить аламан, но в подавляющем большинстве авторы описывали, что аламан до 1917 года был любимым занятием всего взрослого населения туркменской земли. Лежит, дескать, хозяин у юрты, чешет затылок, а заурчало в животе, так позвал соседей айда за продуктами в Иран. А между тем это мероприятие было не для каждого, а только для тех, кто физически и морально готов к такому трудному походу и мог провести его по всем нормам обычного права туркмен. Адат туркменских родов признавал аламан — организованный грабеж соседних племен и народов, ибо при этом свой род не страдает, а выигрывает. Грабеж, как месть другому роду также допускался. За кражу скота и имущества в данном случае отвечал не сам укравший, а все его родственники, весь род, даже все племя. Однако по понятиям чести туркмен тех давних времен грабеж внутри рода совершенно недопустим. Насилие за насилие, око за око, зуб за зуб — это нормы жизни патриархального общества. А теперь постараемся понять, что изменило туркмен настолько, что они не только не хотят вспоминать, но и считают аламан самой позорной страницей своего прошлого. Конечно, новые высокие моральные принципы, в корне изменившие отношения аламану не есть вмешательство русских завоевателей или торжество идей социализма. Развитие капитализма и капиталистических отношений, вот что стало менять отношение к частной собственности у патриархальных туркмен.
В советское время академик Академии Наук ТССР А.А.Росляков пришел к следующей оценке социальной базы этого явления, которое, по его мнению, вершилось только родоплеменной верхушкой и не было распространенным среди широких слоев простого народа. Эта точка зрения была растиражирована, чтобы хоть как-то скрасить негативы прошлого собственного народа. Очень похоже на дурных родителей, которые, чтобы осталось только хорошее впечатление об чаде, прячут фото, документы и другие свидетельства его неприглядных поступков.
В советское время было оставлено совершенно без внимания научное прозрение российского исследователя Н. Халфина, который считал, что видеть в аламанах фантастические измышления и посягательства на честь туркменского народа по меньшей мере наивно. При этом уточнял он, что аламан имел место в историческом развитии многих соседних народов, иногда под другими названиями.
Заметьте, формирование туркменского этноса в его историческом процессе почти всегда происходило в очень трудной политической обстановке. Но конгломерат туркменских племен и народов сохранился, и часть этого малограмотного, но помнящего свои исконные традиции свободолюбия, имела такую силу и военную подготовку, что в 1880 году смогла успешно выступить против могущественной Российской империи. Значит, было нечто, постоянно подпитывавшее эту силу.
Племена туркмен, расселившиеся по обширной территории Восточного Прикаспия в окружении Персии, Афганистана, Хивы и Бухары, были объектом постоянной экспансии и потому война была постоянным фактором. Сохранить себя туркмены могли только с помощью хорошо слаженной военной организации, которая до сих пор мало изучена, не считать же такого рода исследованиями публикации об известном Текинском полке. Плодотворное изучение военной доблести туркмен возможно только при изучении, без ложного стеснения, ее центрального института аламана. Туркменская модель ведения войны, которой восхищались все без исключения русские генералы, сохранилась в принципах формирования аламана, который есть важнейший источник для реконструкции всей сложной системы военного искусства туркмен.
Когда же совершался аламан, было разделение обязанностей. Например, угонять скот могли только те, которые владели этим искусством. Одни угоняли, другие прикрывали товарищей.
Ну и конечно, самим нужно было обороняться от возможных набегов со стороны других родов. При кочевках соблюдалась строгая система обороны, когда на ночь семейства огораживались телегами и выставляли дозоры.
Великая история сарматов и древних тюрок сформировала ловкость владения холодным оружием и меткость в стрельбе, способность азиатцев чувствовать себя кентаврами. Советы отобрали у кентавров коня, даже кнут, запретили разведение охотничьих собак.
Война против фашистских захватчиков выскребла истинное туркменское воинство.
Помню фронтовика, которого я встречала еще в своей журналистской юности. У него были ясные глаза и здоровый ум, и он гордился войной только потому, что там туркмены смогли показать свою доблесть, свое древнее военное искусство. А чем он мог гордиться в старости. Собственноручно слепленной мазанкой (хотя, впрочем, это тоже воинское искусство), садом в пять урючин, да слепой уже женой, которая ткала ковры всю жизнь, чтобы прокормить семью? Да, еще смушковой шапкой, которую подарил со всей головы башлык. Понимал тот председатель колхоза самого северного района страны, что в стране остается мало таких гордых и смелых туркмен. Сейчас понимаю, как он был прав, когда вижу ряды однообразных розовощеких старцев, которые часами сидят перед президентом, чтобы выразить свое бездумное одобрямс бесконечными аплодисментами.
Тот мой знакомый ташаузский фронтовик, оказалось, помнил еще деда-аламанщика, который был изчи, то есть, следопыт — обязательный человек в походах. Помнил фронтовик и его рассказы о разных аламанских хитростях. Например, туркмены могли издалека узнать из какого рода тот или иной воин по способу привязывания сабли — этому маркеру туркменского мужчины. Такое оружие батыров можно увидеть теперь только в музеях. В царские времена туркменам разрешили оставить при себе оружие, а в советское время старики стремились уберечь от конфискации хотя бы нож. Ведь боевой нож был обязательным атрибутом мужского костюма туркмен.
Я еще с детства помню сторожевые башни на холмах Фирюзы и Чули. Пионервожатые говорили, что это персидские кала. На самом деле это была выверенная туркменскими племенами древняя система наблюдения и передачи с помощью костров важных сообщений. Это тоже из искусства аламана.
Но бывали случаи, когда набеги для определенной категории лиц становились самоцелью. Такие профессионалы уже не возвращались в свои селения и переставали руководствоваться нормами обычного туркменского права. Они смыкались с изгоями и называли их калтаманами. Но эти люди уже не герои нашего рассказа.
Призыв к изучению аламана, это не призыв к оживлению военных страстей, а желание зажечь народ воспоминаниями о его былой мудрости, смелости, храбрости. Мы должны жалеть лишь о потере туркменской модели аламана, когда в ранг искусства было возведено умение выжить автономно в пустыне, рационально использовать сеть редких колодцев, лошадей местных пород и непревзойденная методика суровых приемов воспитания из своих сыновей, не мягкотелых неженок, а храбрых и смелых мужчин.
Аламан это способность передвигаться по безводным местам, вести бой в темноте. Приучали к этому с детства. Умение ориентировать на местности в ночное время воспитывалось уже давно забытыми народными традиционными играми для молодежи. В среде туркмен была детская игра тахья качырды. Надо было так разбежаться, чтобы оттолкнувшись одной ногой от стены, другой ногой сорвать тахью с ее места. А стена была довольно высокой. Аламан всегда был малочисленным. И успех зависел от умения и навыков каждого участника, например, преодолевать высокие стены по веревке из хурджина с камнем, перекинутым через ограждение. Ну, прямо как в фильмах про индейцев. Я напомню еще детские игры: Ярлыга товусмак, Ягсак дурна, Гуйруктутды, Гопунгачды. Это подвижные игры и все они носят коллективный характер, приучаю работать в команде, оказывать взаимовыручку.
Эта жесткая, но справедливая военная система воспитания молодежи до сих пор отвечает задачам существования туркмен, как харизматичного народа, имеющего у соседей должное уважение. Вот что такое туркменское искусство аламан. Именно об этом искусстве я говорю и с интересом выслушаю возражения.
Я пацифист, но призываю вспомнить воинскую мудрость туркмен. Это настоящее искусство. А искусство никогда не унизит народ, наоборот, придаст народу силу, так необходимую ему сегодня.